"Житие как жанр древнерусской литературы"
Страница: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 [ 10 ] 11 12
о»
Необычно уже само начало этого жития. Вместо традиционного зачина, рассказа агиографа о рождении,
детстве и пострижении будущего святого, это житие начинается как бы с середины, при этом со сцены
неожиданной и загадочной. Монахи Троицкого на Клопе (под Новгородом) монастыря были в церкви на
молитве. Поп Макарий, вернувшись в свою келью, обнаруживает, что келья отперта, а в ней сидит неведомый
ему старец и переписывает книгу апостольских деяний. Поп, «уполошившись», вернулся в церковь, позвал
игумена и братию и вместе с ними вернулся к келье. Но келья уже заперта изнутри, а незнакомый старец
продолжает писать. Когда его начинают расспрашивать, тот отвечает очень странно: он слово в слово
повторяет каждый заданный ему вопрос. Монахи так и не смогли узнать даже его имени. Старец посещает с
остальными чернецами церковь, молится вместе с ними, и игумен решает: «Буди у нас старец, живи с нами».
Все остальное житие — это описание чудес, творимых Михаилом (имя его сообщает посетивший монастырь
князь). Даже рассказ о «преставлении» Михаила удивительно бесхитростен, с бытовыми деталями,
традиционная похвала святому отсутствует. Необычность «Жития Михаила Клопского», созданного в век
творений Пахомия Логофета, не должна, впрочем, нас удивлять. Дело здесь не только в самобытном таланте
его автора, но и в том, что автор жития — новгородец, он продолжает в своем произведении традиции
новгородской агиографии, которая, как и вся литература Новгорода, отличалась большей
непосредственностью, непритязательностью, простотой (в хорошем смысле этого слова), сравнительно,
допустим, с литературой Москвы или Владимиро-Суздальской Руси. Однако «реализм» жития, его сюжетная
занимательность, живость сцен и диалогов — все это настолько противоречило агиографическому канону, что
уже в следующем столетии житие пришлось перерабатывать. Сравним лишь один эпизод — описание смерти
Михаила в первоначальной редакции XV в. и в переделке XVI в. В первоначальной редакции читаем: «И
разболеся Михаила месяца декабря в Савин день, ходя к церкве. А стоял на правой стороне у церкве, на
дворе, против Феодосиева гроба. А почали говорить ему игумен и старцы: «Чему, Михаиле, не стоишь в церкве,
а стоишь на дворе?» И он им рече: «Ту аз хочю полежати». ...Да взял с собою кадилницу да темьан (фимиам —
благовоние), да шол в келью. И послал к нему игумен сети и нити от трапезы. И они отперли, ажио темьян ся
курит (темьян еще курится), а его в животе нету (умер). И почали места искати, земля меръзла, где его
положити. И помянуша черньци игумену — испытай того места, где стоял Михаила. Ино с того места
досмотриша, аже земля тала. И они погребоша его честно». Этот непринужденный, живой рассказ подвергся
решительной переработке. Так, на вопрос игумена и братии, почему он молится на дворе, Михаил теперь
ответствует так: «Се покой мой в век века, яко зде вселитися имам». Эпизод, когда он уходит в келью, также
переработан: «И кадило въжьзизает, и на углие фимиам възложив, в свою келью отходит, братиям же
дивящимься, видевше святаго толико изнемогъша, и паки толику крепость приемъша.
Страница: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 [ 10 ] 11 12
