"Альфонс Доде"
Страница: 1 2 3 4 5 6 7 [ 8 ] 9 10 11 12 13 14 15
ывает его всякий раз, когда он слышит, как имя какого-либо из его героев упоминается в качестве имени нарицательного. Он чувствует себя тогда отцом, услышавшим, как толпа повторяет имя его сына, и его так и подмывает с гордостью крикнуть: «Ведь это же мой мальчуган!»
Доживи Доде до наших дней, он мог бы, пожалуй, прибавить, что со времени своего рождения его «мальчуган» Тартарен значительно «повзрослел». Образ хвастливого тарасконца перерос замысел его творца. Портрет провансальского болтливого обывателя вошел в мировую литературу как типический образ французского буржуа с его неуемным бахвальством и склонностью к политической авантюре. И не раз еще в ходе дальнейшей истории Франции имя Тартарен возникает как имя нарицательное, как горькая характеристика, как символ колониального авантюризма.
Благодушная шутка над земляками обернулась острой сатирой на буржуазную действительность Второй империи с ее лживым фразерством, с ее пустыми претензиями на героические деяния. А между тем Вторая империя доживала последние дни... Приближался 1870 год.
МОЛНИЯ ПРАВДЫ
Скажем прямо: Доде не принадлежал к тем, кто с нетерпением ждал падения империи. Ко всему, что сам он насмешливо называл «de la politique», автор «Тартарена» относился весьма равнодушно. В воспоминаниях Доде «Тридцать лет в Париже» есть один характерный эпизод. В 1858 году, спустя год после своего приезда в Париж, Доде, в результате многих мытарств, удается получить первую литературную работу в легитимистской газете «Зритель». Наконец-то статья его одобрена, принята, сдана в набор. И вдруг... «Подумайте только! Париж ходуном ходит — какие-то итальянцы стреляли в императора... Начинается террор, журналы подвергаются гонениям, «Зритель» закрыт! Моя статья стала жертвой бомбы Орсини...»
Так воспринимает молодой Доде покушение итальянского патриота на Наполеона III. Что ему покушение, какой-то там Орсини, император... Ему равно безразличен и тот и другой. Его не трогает разгул реакции, не интересует направление газеты, для него все это — лишь досадное препятствие к осуществлению его мечты, нечто ненужное.. Только мешают добрым людям заниматься делом.
Даже годы службы в герцогской канцелярии не смогли поколебать этого беспечного «аполитизма» Доде. Уж, кажется, он ли не нагляделся на грязь наполеоновского режима! Но секретарь герцога де Морни наивно полагал, что «политика» вообще, по самой природе своей неотделима от подлости и грязи. Этими таинственными ее свойствами так удобно было объяснять неблаговидные поступки его шефа и покровителя. Но к тому, что он видел теперь, уже невозможно было отнестись с прежней беспечностью. То, что происходило вокруг, касалось его непосредственно. Тяжелые испытания, обрушившиеся на Францию, «словно молния, озарили все правдой...»
Итак, на поверку, «доблестные мушкетеры» маленького Наполеона оказались хвастливыми Тартаренами... Наступил позорный день поражения под Седаном. «На следующий же день я почувствовал, что мои убеждения сложились, и окончательно,— вспоминает Доде,— я негодовал на людей, приведших нас к такому позору.
Страница: 1 2 3 4 5 6 7 [ 8 ] 9 10 11 12 13 14 15
