"Евгений Замятин: Голос предостережения"
Страница: [ 1 ] 2 3
В 1986 году в Воронеже вышла книга Евгения Замятина «Повести, рассказы». Восстановление отечественной словесности в ее настоящем объеме тогда только началось, и это была одна из первых ласточек. Через год журнал «Сельская молодежь» перепечатал статью Замятина «Я боюсь» — одну из самых ярких за всю историю советской критики. Позднее публикацию повторили ежемесячник «Литературное обозрение» и еженедельник «Книжное обозрение».
Так начало всплывать из небытия и забвения наследие неординарного художника, оставившего отчетливый след в нашей литературе. Сегодня читатель уже получил, хотя и с опозданием почти на семь десятилетий, самую известную из замятинских вещей — роман «Мы», постепенно входят в реальный фонд отечественной культуры все лучшие произведения писателя. Мало к кому руководившие литературой чины и их подчиненные были на протяжении десятилетий так непримиримы, как к Замятину. Его именем пугали и читателей, и писателей. Даже в «Краткой литературной энциклопедии» — издании в общем достаточно объективном, не часто прибегавшем к бранным ярлыкам,— можно прочесть, что творчество Замятина «проникнуто враждебным отношением к революции», что события эпохи он «изображал с антисоветских позиций», что его роман
Инженер-кораблестроитель по образованию и первоначальной профессии, Евгений Иванович Замятин в пору молодости был увлечен освободительными идеями, революционной волной 1905 года. Он участвовал в нелегальной работе большевистской организации, провел несколько месяцев в одиночке, был выслан из Петербурга. В 1908 году параллельно с инженерной работой он начинает писать. Первым его значительным произведением стала повесть «Уездное» (1911), гротескно рисовавшая мир русского провинциального собственничества, тот самый мир, который в эти же годы запечатлел Горький в образе «окуровщины». Чуть позднее (1914) появляется повесть Замятина «На куличках» — сатира на опору империи, российское офицерство. За нее автор был привлечен к суду.
Художник высокой культуры, остросовременного, можно сказать, европейского склада мышления, Замятин в то же время не менее остро чувствовал национальную плоть российского бытия. Это помогло ему развить дальше отечественную повествовательную традицию — стать одним из зачинателей орнаментальной прозы XX века. Откровенно субъективное, затейливое повествование как бы от имени какого-то третьего лица, щедро использующего живую речь, было заложено еще в прозе Гоголя и Достоевского, ясно выступило у Лескова, и теперь, в 10-е годы, Замятин вместе с А. Ремизовым и Андреем Белым раскрывали новые возможности этой изобразительной стихии. Вместе с тем, свободный от каких-либо иллюзий, Замятин никогда не обольщался родным национальным укладом. Его исторически сложившимся изъяном он считал подавленность, неразвитость личности в России. «Быть со всеми, орать, как все, колотить, кого все» — вот какие вековые инстинкты он открывал в человеческой толще традиционной Руси.
В годы первой мировой войны Замятин уезжает в Англию экспертомпо строительству ледоколов для русского флота.
Страница: [ 1 ] 2 3
