"В чем велик Гоголь"
Страница: 1 2 [ 3 ] 4
ийся в лабиринте собственной паутины. Но в мире Гоголя нет людей, за которых он, Гоголь, не считал бы себя ответственным. «В семье не без урода»,— предостерегает пословица; однако пословица не говорит о том, что же делать семье и ее главе с появившимся здесь уродом. Осмеять и выставить его напоказ, сняв с себя обязанность отвечать за урода? Отмежеваться, сочтя себя непричастным к его художествам? Но подобное для Гоголя было бы просто-таки неестественным: ни к кому, ни к чему он не мог считать себя непричастным. «Бедный Плюшкин» — называлась главка репортажа с урока о Гоголе. И Плюшкин действительно бедный.
Герои Гоголя бывают бедными в обоих смыслах этого слова. Бедняки, нищие толпятся на паперти; бедны вечно голодные бурсаки; безысходно беден считающий копейки Акакий Акакиевич. У того же Плюшкина — психология бедняка: будучи достаточно состоятельным, он все время помнит о бедности, окружающей его, пребывающей где-то рядом. А Иван Александрович Хлестаков, он же тоже предстает бедняком, терпящим и голод, и хамство гостиничного слуги. Словом, мир Гоголя — это шествие бедняков. Бедняков и бедняг, потому что все же нет бедности горше забвения, отторжения от мира и одиночества. И Гоголь подает руку тем, кто забит и забыт.
Жест обращения к человеку руки — жест естественный, широчайше распространенный в быту и в литературе. Но мы и не имеем в виду, что писатель изобретает выражающие мысль движения, которых до него почему-то не знали. Нет, обращается он к самому обыкновенному, к тому, что знакомо всем, и о чем миллион раз писали. Но речь идет о преобладании жеста в его сознании. Жест становится своего рода идеологемой, концентратом идей, точкой, к коей сходятся и от которой расходятся мысли, образы.
Жест, про который мы говорим, был, конечно, прекрасно известен в современной Гоголю литературе, в поэзии.
* И скучно и грустно, и некому руку подать
* В минуту душевной невзгоды,
скорбел двадцатипятилетний Лермонтов. И Лермонтов говорил от имени поколения, от лица современников, людей, хорошо знающих цену простому, долгожданному, но несбыточно далекому жесту.
Те, о ком пишет Гоголь, в сравнение с декабристами или с другими передовыми умами России идти не могут, казалось бы. Но они, забытые, задвинутые на периферию общественной жизни, тихие, смирные, тщеславные, плутоватые, не блещущие умом, хотя порою и изрядно сметливые,— они-то тоже были достойны участия, и их руки тоже искали пожатия чьей-то руки. Твердой, дружественной, пусть даже по-отечески и суровой.
Когда в неведомый город прикатил неведомый молодой человек и его приняли за правительственного ревизора, горожане со всех сторон потянулись к нему. Они увидели в нем… отца. Они степенно говорили ему: «Не побрезгуй, отец наш, хлебом и солью…» Они кричали, стенали: «Милости твоей, отец, прошу! повели, государь, выслушать». И войдя в роль, молодой человек, Хлестаков выслушивал их по-отечески снисходительно. А к нему тянулись, тянулись. И один из пришедших к нему бедняг возопил: «Я прошу вас покорнейше, как поедете в Петербург, скажите всем там вельможам разным: сенаторам и адмиралам, что вот, ваше сиятельство или превосходительство, живет в таком-то городе Петр Иванович Бобчинский.
Страница: 1 2 [ 3 ] 4
