"Герои рассказов Зощенко"
Страница: [ 1 ] 2 3
Поведение героев Зощенко, порожденное эгоцентрическим восприятием революции (какая «выгода» от революции—мне — для себя—сегодня), имело опасную скрытую потенцию: герои оказываются способны к общению и активности, но на уровне понятной им идеи: они пассивны, если «что к чему и кого бить не показано», но когда «показано» — они не останавливаются ни перед чем, и их разрушительный потенциал — неистощим: они издеваются над родной матерью, ссора из-за «ежика» перерастает в «цельный бой» («Нервные люди»), а погоня за ни в чем не повинным человеком превращается в злобное преследование («Страшная ночь»).
Зощенко волновал вопрос: как же так — произошла революция, а психика людей остается прежней? И в чем причина консервативности этой психики? Это неотделимо было для Зощенко от вопроса о судьбах революции. Ее профанация и суженное восприятие стали темой многих произведений писателя 20-х годов. «Я был жертвой революции»,— заявляет один из героев Зощенко (рассказ «Жертва революции»). Читатель ждет описания крупных событий, чреватых сложностями для тех, кто попал под «колеса истории». Но в рассказе Ефима Григорьевича, «бывшего мещанина города Кронштадта», все выглядит просто и буднично. Служил он у графа в полотерах. «Натер я им полы, скажем, в понедельник, а в субботу революция произошла. В понедельник я им натер, а в субботу революция, а во вторник бежит ко мне ихний швейцар и зовет:
*
— Иди, говорит, кличут. У графа, говорит, кража и пропажа, а на тебя подозрение. Живо!»
В этом восприятии истории через призму натертых полов и пропавших часиков уже обнаруживалось сужение революции до размеров ничем не примечательного, едва нарушившего ритм жизни события. Так продолжается и дальше. Где-то гремят бои, где-то слышатся выстрелы, а герой все думает о пропавших часиках. Как вдруг вспоминает, что «ихние часишки» он сам «в кувшин с пудрой пихнул». И бежит он по улицам, и берет его какая-то неясная тревога: «Что это, думаю,народ как странно ходит боком и вроде как пугается ружейных выстрелов и артиллерии? Спрашиваю у прохожих. Отвечают: «Октябрьская революция». А в мыслях у Ефима Григорьевича — только часики пропавшие. Услышал он, что произошла революция, «поднажал — и на Офицерскую». Только увидел он — графа ведут арестованного, рванулся к нему — про «часики» сказать, а в это время мотор и задел его, и пихнул колесьями в сторону. Так и остались у Ефима Григорьевича следы на ступне. Ровным перечислением — «в понедельник я им полы натер, в субботу революция, а во вторник ко мне ихний швейцар бежит» — Зощенко наметил контуры мира, где не существует резких сдвигов и где революция не входит в сознание человека как решающий катаклизм времени.
Эти два мира не выдуманы автором — они действительно существовали в общественном сознании эпохи, характеризуя ее сложность и противоречивость. Наделавшая немало шума фраза Зощенко «А мы потихоньку, а мы полегоньку, а мы вровень с русской действительностью» — вырастала из ощущения тревожного разрыва между этимидвумя мирами, между «стремительностью фантазии» и реальной «русской действительностью».
Страница: [ 1 ] 2 3
