"Юность Александра Ивановича Герцена"
Страница: 1 [ 2 ] 3
в глаза летом. Из душных покоев московского дома барская семья выезжала в яковлевские подмосковные владения, на волю. И там, среди благоухающей зелени, на широких просторах вечно молодой природы, под немолчный гомон птиц, лепет листвы, жужжанье пчел, когда новые силы играют в крови мальчика, так наглядно представал этот процесс старения, «убывания» одних лиц и возмужания других.
Время течет — понял подросток. Время нельзя ни остановить, ни тем более вернуть назад. Оно течет куда-то вперед, в будущее. Течет и невозвратно уносит все и всех. Тени ушедших в небытие как будто скользят между вещных знаков их жизни — сглаженных валунов, растрескавшихся стен, истлевающих срубов — и напоминают о невозвратимости протекших лет.
Герцен откликнулся на их молчаливый призыв. Каждый год, уезжая из Васильевского, он «метил на стене возле балкона» свой рост. И каждое лето, приехав из Москвы, «тотчас отправлялся свидетельствовать,— как он вспоминал,— сколько меня прибыло».
Он рос не только физически: «другие книги привозились, другие предметы занимали» его ум.
В 1823 году его тешили живой заяц и белка, несколько детских книг, забавы с деревенской детворой, а по вечерам стрельба из старинного фальконета. В 1827 году Плутарх и Шиллер захватили его воображение и оттеснили прежние нехитрые развлечения. Жизнеописания древних героев позволили ему ярко представить то, что превращало обычного человека в выдающегося деятеля, в прославленного современниками и потомками героя,— служение своему народу с беззаветной отвагой. А в драме Шиллера «Разбойники» он вычитал мысль о возможности и необходимости восстать в защиту угнетенных, о героичности борьбы против неравноправия. Ему запомнилось: в том году он воображал себя благородным разбойником.
Его память удержала такие подробности духовного роста: «В 1829 и 30 годах я писал философскую статью о Шиллеровом Валленштейне — и из прежних игр удержался в силе один фальконет».
А потом прекрасное Васильевское отошло лет на двадцать. И только в 1843 году, когда село было уже продано, Герцену довелось еще раз побывать в местах, где прошла часть его детства. Он уже вступил в четвертое десятилетие своей жизни, трижды побывал в «местах не столь отдаленных от столиц» — как полиция и жандармы именовали ссылку. Он сам уже был отцом, семейным человеком со сложившимся мировоззрением. И как это бывает почти с каждым в таких случаях, когда мы посещаем места нашего детства и юности, где прошли небезразличные для нас годы, Герцен испытал удивительное чувство: как будто бы прошлое на мгновение ожило, как будто заровнялась пропасть лет и минувшее сомкнулось с настоящим. И тем острее Герцен ощутил, как много и неотвратимо переменилось в его жизни.
Оглядывая окрестности, Герцен с терпкой горечью утраты замечал: «Вместо нашего дома на горе стоял другой». Все переменилось; исчезли какие-либо знаки пребывания здесь Яковлевых. Словно тени, прошли они и пропали. Из прошлого возникла семидесятилетняя старуха-крепостная и едва узнала его.«Ох, уж и ты-то как состарился,— прошамкала она,— я по поступи тебя только узнала…».
Страница: 1 [ 2 ] 3
