"Исаак Бабель: Трагедия писателя"
Страница: 1 [ 2 ] 3
азался в Петербурге. Не имея прав на жительство за чертой оседлости, он, автор уже нескольких рассказов, оставшихся незамеченными, безуспешно разносил свои сочинения по всем редакциям, пока в 1916 году не попал к М. Горькому. Вскоре в журнале «Летопись», основанном М. Горьким, были опубликованы рассказы Бабеля «Элья Исаакович и Маргарита Прокофьевна» и «Мама, Римма и Алла». Они до сего дня малоизвестны, а жаль: в них видно начало Бабеля. Официальные лица увидели в этих рассказах порнографию и «попытку ниспровергнуть существующий строй». В 1917 году они собирались отдать Бабеля под суд. Рассказы казались криминальными— по теме, героям, ситуациям.
На самом деле в сочувствии проститутки Маргариты Прокофьевны к преследуемому полицией старику-еврею, укрывающемуся у нее на ночь («Элья Исаакович и Маргарита Прокофьевна»), так же как в любовном томлении Риммы и Аллы («Мама, Римма и Алла»), готовых любой ценой выйти на «свободу», не было ничего криминального. Властей, видимо, шокировало другое — намеренное уничтожение границ между «высоким» и «низким». Бабеля уже тогда тянуло заглянуть за край,—он не видел в этом ничего предосудительного. Поэтому так естественна была для героя его раннего рассказа «В щелочку» просьба, обращенная к содержательнице «меблирашек» с двумя «девушками»: за пять рублей он выпросил право подглядывать «в щелочку» за их интимной жизнью. Автора, как и его героя, занимала возможность разглядеть скрытую, тайную сторону человеческой жизни.
Много позже, в 30-е годы, Бабель сказал Л. Утесову слова, жесткие и точные, как формула: «Человек должен знать все. Это невкусно, но любопытно». Это поистине роковое для него чувство, как мы увидим, многое определило в отношениях Бабеля с реальностью. Не случайно было и увлечение Бабеля французским языком — он предпочел его английскому и немецкому, которые тоже изучались им в школе: уже тогда подсознательно Бабель искал для своего эстетического чувства опору в традиции. Это становится ясно, когда читаешь написанный им в 1917 году (и до 1990 г. не переизданный) рассказ «Дуду»: в самом начертании имени героини — по-французски, в ее характере, родственном мопассановской Пышке, в фабуле рассказа Бабель открыто обозначил свою связь с французской культурой. Тогда же, в 1917 году, Бабель в эссе «Одесса», славя свой город, написал, что русской литературе необходим «наш национальный Мопассан», который будет понимать, какая красота есть в солнце, и в «сожженной зноем дороге», и в «толстом и лукавом парне», и в «здоровой крестьянской топорной девке»: Ему казалось, что должны потянуться к югу, морю, солнцу и русские люди, и русские писатели. «Плодородящее яркое солнце у Гоголя» — этого потом не было почти ни у кого, считал Бабель. Даже у Горького, писал он, «в любви… к солнцу —есть что-то от головы…».
Но ссылка на Мопассана имела и иной смысл: свобода в изображении человека — вот чем питала Бабеля французская культурная традиция. В ней издавна господствовал, как писал Флобер, взгляд «на бедную человеческую природу с добродушной и проницательной полуусмешкой».
Страница: 1 [ 2 ] 3
