"Он весь — дитя добра и света...\" (Образ художника в лирике А.А.Блока)."
Страница: [ 1 ] 2
Как-то в разговоре с Блоком Ахматова передала ему замечание молодого поэта Бенедикта Лившица, \"что он, Блок, одним своим существованием мешает писать стихи\". Блок не засмеялся, а ответил вполне серьезно: \"Я понимаю это. Мне мешает писать Пев Толстой\". В другой раз, на одном литературном вечере, где они выступали вдвоем, Ахматова сказала: \"Александр Александрович, я не могу читать после вас\". Он с упреком в ответ: \"Анна Андреевна, мы не тенора\". Сравнение это, надолго запечатлевшееся в памяти, было, может быть, подхвачено через много лет в стихотворении, где Блок предстает как \"трагический тенор эпохи\". Ахматова рассказывает дальше: \"Блок посоветовал мне прочесть \"Все мы бражники здесь\". Я стала отказываться: \"Когда я читаю \"Я надела узкую юбку\", смеются\". Он ответил: \"Когда я читаю: \"И пьяницы с глазами кроликов\" — тоже смеются\".
Когда я думаю о Блоке,
Когда тоскую по нему,
То вспоминаю я не строки,
А мост, пролетку и Неву...
Наверное, эти стихи связываются с обликом неповторимого поэта России оттого, что он сумел с редкой художественной силой и убедительностью выразить в своем творчестве и себя, и то время, в которое жил. Личное и общественное так тесно переплелись в его поэзии, что их невозможно отделить друг от друга.
Гоголевская птица-тройка преображается у Блока в \"степную кобылицу\" в цикле \"На поле Куликовом\".
И вечный бой! Покой нам только снится
Сквозь кровь и пыль...
Летит, летит степная кобылица
И мнет ковыль...
И нет конца! Мелькают версты, кручи...
Остановись!
Идут, идут испуганные тучи,
Закат в крови!
Когда читаешь эти стихи, возникает ощущение, что бешеная, захлебывающаяся скачка, которую невозможно остановить, должна завершиться катастрофой. Россия неудержимо несется к своим страшным годам. Это прозрение Блока особенно подчеркивается последними строками, которые означают уже не только человеческий бунт, но и бунт неба.
У Блока много печальных, тревожных стихов. Он жил в такое время, когда невозможно было ограничиться \"мягкой\" лирикой, описаниями красот природы и любовных страданий.
Поэт спешил жить. И мечтал охватить своими стихами буквально все.
О, я хочу безумно жить,
Все сущее — увековечить,
Безличное — вочеловечить,
Несбывшееся — воплотить!
\"Над городами стоит гул, в котором не разобраться и опытному слуху, — писал Блок в своем известном докладе \"Народ и интеллигенция\", — такой гул, какой стоял над татарским станом в ночь перед Куликовской битвой, как говорит сказание\". После Октябрьской революции поэт снова вспомнил о \"грозном и оглушительном гуле, который издает поток... Всем телом, всем сердцем, всем сознанием — слушайте Революцию\". К этому гулу он прислушивался, когда писал \"Двенадцать\": \"Во время и после окончания \"Двенадцати\" я несколько дней ощущал физически, слухом, большой шум вокруг — шум слитный.
Страница: [ 1 ] 2
