Серафимович "Железный поток" - сочинение "Описание Гражданской войны в романе «Железный поток»"
Страница: [ 1 ] 2 3В «Железном потоке» не так уж много чисто батальных сцен. До уровня общечеловеческих тревог М. Цветаевой, конечно, роман не возвышается. Но движение гуманистической мысли — и естественно, стиля, стихии чувств автора — есть. Если и возникает в романе картина боя, то мы видим кровавую мешанину страстей, трагедию слепоты. Тут действительно обе стороны хлебают то, «що воны заварилы» в Москве, в Питере, заварили, может быть, и «теоретично», научно, но плохо зная различные пласты, в том числе анархические, собственнические, исторического сознания народа: «Лес штыков вырос в серой мгле рассвета перед изумленными казаками, закипела работа в реве, в кряканье, в стоне, ругательстве. Не было людей — было кишевшее, переплетшееся зверье…»
Да, и такие словесные краски, выпадающие из поэтики парада, из образа «революции-праздника», есть в «Железном потоке». Не сверкает блеском парада «железо» в этом романе — на нем запекшаяся кровь и победителей, и жертв, и знамена таманцев тоже намокли от крови. Серафимович доносит мысль, важную и сейчас: в гражданской войне побеждает часто не тот, кто совестливей, мягче, отзывчивей, а тот, кто фанатичен, «узок», как лезвие сабли, кто бесчувственнее к страданиям, кто более привержен абстрактной доктрине. Одну из таких «побед» в «Железном потоке» вообще трудно назвать даже сражением. Однажды навстречу казакам таманцы вывели всех… безоружных детей, стариков… Может быть, это вообще было не сражение, а взрыв отчаяния? А может быть, расчетливая эксплуатация «слабости», т. е. совестливости, жалости, общечеловеческой морали «врага»? В «Бронепоезде 14-69» Вс. Иванова партизаны тоже поручают одному из бойцов лечь на рельсы на пути белого бронепоезда: авось, белые не станут давить человека и остановятся…
Фантастическая картина шествия обреченных возникает и у Серафимовича:
* «Она схватила ребенка, единственное оставшееся дитя, и, зажав его у груди, кинулась навстречу нараставшей в топоте лавине.
* — Сме-ерть!.. Сме-ерть!.. Сме-ерть идет!
* Все, сколько их тут нн было, схватив, что попалось под руку, кто палку, кто охапку сена, кто дугу, кто кафтан, хворостину, раненые — свои костыли,— все в исступлении ужаса, мотая этим в воздухе, бросились навстречу своей смерти.
* — Сме-ерть! Сме-ерть!
* Ребятишки бежали, держась за подолы матерей, и тоже тоненько кричали:
* — Сыелть… Смелть!
«Испуг» казаков, которые повернули вспять, якобы испугавшись гула голосов, конечно, долгие годы «трактовался», как бесспорная, эпическая победа революции над контрреволюцией. Но подлинная эпичность, как известно, неотделима от торжества общечеловеческой морали, жалости к детству и материнству. Она состояла, пожалуй, в этом невольном «отступлении» казаков от правил игры, в пощаде, в спасении ими множества жизней. Подобная же высота общечеловеческой морали вдруг возникла — если верить легенде — ив батьке Махно, когда он отпустил 14-летнего Михаила Шолохова, продармейца 1920 года. На миг «отключен» был генератор ненависти, разобщения (не было у казаков, у Махно бдительных машинистов в виде людей из «особого отдела»!), вот и образовался спасительный «брод» в море огня и смертей.
Страница: [ 1 ] 2 3
