Набоков "Круг" - сочинение "Анализ рассказа В. Набокова "Круг""
Страница: 1 [ 2 ] 3 4” сцены: приглушая звук общий (“сидя в кафе и все разбавляя бледнеющую сладость водой из сифона” — [с], [ф]), выводит крещендо единственное — Россия (характеризуется аллитерацией [с], [р]: “сердца, с грустью — с какой грустью? — да с грустью”).
Итак, герой, а с ним и читатель, уже не в Париже 30-х, а в России начала XX века. “Все это прошлое поднялось”, и, казалось бы, обыкновенно появляются из прошлого лица, но тут читателя ожидает загадка: герой вспоминает отца, Илью Ильича Бычкова, и сразу после имени мы натыкаемся на совершенно абсурдную фразу по-французски: “Наш деревенский учитель”, — причем это выражение не может принадлежать автору — Набоков писал не автобиографию. Из прошлого на данный момент выведен только отец героя, не имеющий права слова. Да и Иннокентий вряд ли характеризовал бы отца “наш учитель”. Разгадка обнаружится лишь при повторном прочтении рассказа. Эта фраза — перекличка с темой реального Парижа, с одной стороны, и подтверждение кольцевой композиции, с другой: в конце (или, напротив, в начале?) рассказа Елизавета Павловна, мать Тани, скажет по-французски об Иннокентии: “Это сын нашего деревенского учителя”, — вот откуда “наш деревенский учитель”. Это представление Ильи Ильича как отца с позиции героя и как учителя для Тани и ее семьи, переплетение далекого прошлого с воспоминаниями, попавшими в библиотеку памяти полчаса назад.
Следующая деталь, подтверждающая нереальность мира рассказа, — имена, вспоминаемые героем. Среди известных читателю реально живших Федченко, Северцева, Дюмон-Дюрвилля и других мы встречаем имена вымышленные — например, никогда не существовавшего профессора Бэра, работающего на неназванном “чешском курорте”. И, раз вспомнили об именах, отметим еще одну деталь: “барина”, Годунова-Чердынцева, в “Даре” зовут Константин Кириллович, в “Круге” же он имеет инициалы К. Н. — еще один указатель самостоятельности рассказа. Он перекликается с “Даром” лишь некоторыми, общими для многих произведений Набокова тематическими линиями и тем, что полноправным хозяином обеих вселенных — романа и рассказа — является автор. В “Круге” его присутствие просматривается в иронических выпадах против идей “гражданственности”, “гражданского долга”: “Не забудем, кроме того, чувств известной части нашей интеллигенции, презирающей вся кое неприкладное естествоиспытание”, “полагал с ужасом и умилением, что сын живет всей душою в чистом мире нелегального”, — какая ненавязчивая ирония в эпитете “чистый”, в самом определении “мир”, выбранном для упоминания о нелегальном (понять это можно, обратившись, например, к четвертой главе “Дара”, где Федор Годунов-Чердын-цев рассуждает о “нелегальном” на примере Чернышевского)! Эти замечания не могут принадлежать Иннокентию, они — авторские.
Итак, кольцевой композицией автор отделяет мир рассказа от любых других, создавая замкнутое пространство. Мешая имена реальные и выдуманные, он подчеркивает, что Париж “Круга” не равен Парижу реальному. Юмор относительно не принимаемых Набоковым идей и чудное их разрушение в любви Тани (а любовь у Набокова — проявление вечной гармонии), с которой становятся лишними все “репетиции гражданского презрения”, лишний раз доказывает, что Бог этого Парижа, Иннокентия, Тани — сам писатель, что характерно для всей его прозы.
Страница: 1 [ 2 ] 3 4
