Пушкин "Евгений Онегин" - сочинение "Вместо "Онегина" "
Страница: [ 1 ] 2 3 4 5Бросается в глаза неуверенность всех писавших о „Евгении Онегине". Критики и литературоведы как бы заранее сознают порочность замысла и ничтожность шансов на успех. Даже смелый и независмый Белинский оговаривался с первой же строки: „Признаемся: не без некоторой робости приступаем мы к критическому рассмотрению такой поэмы, как «Евгений Онегин»". Тексты Чернышевского, Добролюбова, Достоевского, позднейших исследователей пестрят неопределенностями, оговорками, вводными словами вроде «кажется».
Так с опаской пробует воду ранний купальщик, но уже прыгнув, с силой гонит волну, поднимая шум и брызги. Так поступил Писарев, вложивший в разбор „Евгения Онегина" необычную для русской словесности лихость. Пушкинский герой назван не только „Митрофанушкой", но и на современный фельетонный манер „нравственным эмбрионом" и „вредным идиотом". В пылу обличения Писарев поднялся даже до истинного комизма, утверждая, что „Онегин скучает, как толстая купчиха, которая выпила три самовара и жалеет о том, что не может выпить их тридцать три".
Это размашистое и безоглядное поношение — ничто иное, как реакция на долгое топтание у берега. Брызгая и шумя, Писарев заглушает негромкий, но внятный голос сомнения. Для него ясна трактовка идей и образов, но — как и все! — он не знает, что делать со стихами, которыми написан роман. Как и все, он чувствует ускользающую плоть текста, для которой слишком крупна социальная ячея. Да, впрочем, крупна и любая другая. „Пушкин постоянно употребляет такие эластичные слова, которые сами по себе не имеют никакого определенного смысла..." Это жалоба храбреца Писарева на собственное бессилие. Потому он обсуждал не столько „Евгения Онегина", сколько мнение Белинского о романе. Теперь можно обсуждать мнение Писарева. И так далее.
Но как же все-таки быть с пушкинским текстом?
Оценки, разнесенные полутора веками, удивительно совпадают. И если „Московский телеграф" в 1820 году называет роман „опытом поэтического изображения общественных причуд", то именно за это извиняется современный пушкинист: „Кажется, что автор ничего не хотел доказать, никакой ясной, конкретной идеи в свой роман не вкладывал". Разница в том, что комментаторы пушкинской эпохи не были связаны авторитетом всенародного гения, а сегодняшний исследователь находится в зависимости от поэта и его неземной славы. Но в искренних, ненасильственных абзацах неизбежно прорывается все та же полуторавековая растерянность: о чем же всё это? Зачем?
Непонятость Пушкина — точнее: принципиальная невозможность до конца понять — перемножена на десятилетия более или менее бесплодных попыток. Этот беспрецедентный в русской словесности феномен привел к тому, что прочесть „Евгения Онегина" в наше время — невозможно.
В недавние годы были проведены, правда, два успешных опыта чтения — использующих противоположные методы. Первый — максимальное погружение „Онегина" в контекст истории, литературы, социальной психологии.
Страница: [ 1 ] 2 3 4 5
