Куприн "Поединок" - сочинение "Автор и его герой в повести А. И. Куприна "Поединок""
Страница: 1 2 3 4 [ 5 ] 6 7 8й любви? Когда я был помоложе, во мне жила одна греза: влюбиться в недосягаемую, необыкновенную женщину, такую, знаете ли, с которой у меня никогда и ничего не может быть общего. Влюбиться и всю жизнь, все мысли посвятить ей". Назанский говорит о счастье хоть раз в год случайно увидеть эту женщину, целовать следы ее ног на лестнице, раз в жизни коснуться ее платья, «дни, месяцы, годы употреблять все силы изобретательности и настойчивости, и вот — великий, умопомрачительный восторг: у тебя в руках ее платок, бумажка от конфеты, оброненная афиша". Он с восторгом воспевает готовность отдать за эту женщину, "за ее каприз, за ее мужа, за любовника, за ее любимую собачонку" и жизнь, и честь, "и все, что только возможно отдать!". Слова Назанского всей душой принимает и взволнованный Ромашов, именно так любит он Александру Петровну. Мечту о такой любви Куприн претворил в образы "Гранатового браслета", написанного через пять лет после "Поединка". Именно так любит чиновник Желтков княгиню Веру Шеину, храня годами забытый ею платок, ее единственную записку, которою она запрещала Желткову писать ей, забытую ею программу художественной выставки.
Очевидная связь этих мыслей Назанского с мировоззрением Куприна дает основание полагать, что и другие взгляды этого героя на настоящее и будущее, на историю человечества носят для писателя программный характер. А в них немало ошибочного, противоречивого и ложного.
В двух беседах с Ромашовым Назанский предстает как проповедник анархо-индивидуализма, смешанного с ницшеанством, причем его излияния находят самое восторженное одобрение Ромашова. При последнем свидании ему хочется сказать Назанскому: "Прощайте, учитель". Голова Назанского представляется Ромашову похожей "на голову одного из тех греческих героев или мудрецов", которых он видел на гравюрах.
Назанский говорит, например: "Появились новые, смелые, гордые люди, загораются в умах пламенные свободные мысли. Как в последнем действии мелодрамы, рушатся старые башни и подземелья, и из-за них уже видится ослепительное сияние". "Страшную и непоправимую" вину офицерства Назанский видит в том, что офицеры "слепы и глухи" к этой "огромной, новой, светозарной жизни", что они встречают ее возгласами: "Что? Где? Молчать! Бунт! Застрелю!"
Современному читателю может поначалу показаться, что под этими "новыми, смелыми и гордыми" людьми подразумеваются революционеры, борцы против самодержавия. Но дальнейшие рассуждения Наэанского показывают, что он имеет в виду совсем иное. Он отвергает не только евангельские поучения: "Люби ближнего, как самого себя", но и вообще всякую мысль об общественном долге и служении. "Более честные, более сильные, более хищные говорили нам: "Возьмемся об руку, пойдем и погибнем, но будущим поколениям приготовим светлую и легкую жизнь". Но я никогда не понимал этого, — заявляет Назанский.— Кто мне докажет с ясной убедительностью, — чем связан я с этим — черт бы его побрал! — моим ближним, с подлым рабом, с зараженным, идиотом?.
Страница: 1 2 3 4 [ 5 ] 6 7 8
