Булгаков "Собачье сердце" - сочинение "Шариков - характеристика литературного героя "
Страница: 1 [ 2 ] 3ти покой обернется еще одним кошмаром. Развязка судьбы Ш. и Гомункулуса схожа, но не одинакова: оба возвращаются к своему исходному состоянию. Гомункулус, разбив защитную колбу, растворяется в «абсолютном», откуда был вызван усилиями алхимика. Ш. же снова делается Шариком. Милиция, заявившаяся к профессору с обыском, обнаруживает «кошмарного вида пса с багровым шрамом на лбу», который, улыбнувшись, сел в кресло и гаркнул: «Неприличными словами не выражаться!» Судьба Гомункулуса демонстрировала несовместимость органического и механического, естественного и искусственного. Эту гетев-скую коллизию Булгаков наполнил новым содержанием, показав, что искусственное может оказаться вполне жизнеспособным и живучим, больше того, угрожающим живой жизни и всему тому, что писатель называл «великой эволюцией». Отсюда различия в финалах. Гомункулус не смог выжить в естественной среде, Ш. в ней прижился. Больше того, нашел в лице Швондера подобие себе, столь же «не до конца очеловеченное», хотя и рожденное естественным путем. Поэтому потребовалась повторная операция, чтобы Ш. опять стал Шариком. Таков философский итог повести, не замеченный ее первыми читателями. Большинство из них усмотрели в «Собачьем сердце» «острый памфлет на современность» (отзыв Л.Б.Каменева) и не продвинулись в понимании дальше аллюзийно-публицистического слоя. Образ Ш. восприняли как прямую аллегорию пролетариата, выкормленного интеллигенцией, т.е. профессором Преображенским. (Ср. в пьесе Н.Р.Эрдмана «Самоубийца» аллегорию о курице, которая высиживала утиные яйца и пострадала от птенцов, заставивших ее либо плыть по течению, либо… сидеть.) Такое восприятие центрального образа и всего произведения было предопределено самим текстом (Булгаков признавал, что «повесть грубая», т.е. слишком аллюзийная), но еще более «метатекстом». Арест «Собачьего сердца» во время обыска, произведенного ГПУ на квартире Булгакова 7 мая 1926 г., последовавший затем запрет не только на публикацию, но даже на упоминание названия, наконец, появление повести в советской печати времен «перестройки» (1987), встреченное громом демократических фанфар, — все это в совокупно сти придало произведению тенденциозно-политический смысл, лишив его серьезного философского значения. В этом контексте Ш. превратился в идеологический жупел, которым публицисты пугали друг друга. «Правая» печать нарекла «детьми Шарикова» всех «левых», оперируя теми же классовыми императивами, которые сама отрицала как реликт «поколения шариковых». В этой плоскости были осуществлены все инсценировки и экранизации произведения. Между тем смысл булгаковского образа глубже и значительнее какой бы то ни было публицистики. Писатель указывает на социальные эксперименты (не обязательно социалистические) и показывает, во что обращается любое насилие над органической жизнью, над «великой эволюцией»: неважно, от кого это насилие исходит — от большевиков 20-х годов или от «прорабов перестройки» 80-х, от приверженцев модной во времена Булгакова евгеники или от «теургов», воодушевленных идеей «организации действительности», как ее формулировал Вл.
Страница: 1 [ 2 ] 3