"Грустный жизненный путь Владислава Ходасевича"
Страница: 1 [ 2 ] 3
евича: именно славянско-европейский характер поэтики придает им особенную прелесть и художественное своеобразие. Спокойная утонченность образов и в то же время классическая прозрачность ткани стиха казались старомодными среди бурных поэтических экспериментов начинающегося XX столетия.
Талант поэта обретал уверенную силу и самобытность. Несмотря на нерусское происхождение, Ходасевич душой и сердцем врос в русскую культуру. В России он видел свое начало и жизнь свою не мог отделить от нее:
Учитель мой — твой чудотворный гений,
И поприще — волшебный твой язык.
“Не матерью, но тульскою крестьянкой...”
С Россией Ходасевич разделил ее горькую судьбу... Вначале он искренне поверил в светлую, преобразующую миссию Октябрьской революции 1917 года; сразу же после переворота его симпатии были явно на стороне большевиков. Однако поэт не смог до конца распознать те реальные силы, которые начинали преобразования в России. Надежда на преображение страны в лучшую, какую-то загадочно-фантастическую сторону была велика, поэтическая греза окутала романтическим туманом смысл реально происходящего. Кроме того, Ходасевич смотрел на революционные события через призму евангельской мудрости, гласившей, что падшее в землю пшеничное зерно, умирая, принесет много новых плодов:
И ты, моя страна, и ты, ее народ,
Умрешь и оживешь, пройдя сквозь этот год,—
Затем, что мудрость нам единая дана:
Всему живущему идти путем зерна.
“Путем зерна”
Когда, к своему ужасу, поэт понял, что умирать России и ее народу пришлось не в художественном, а в самом действительном смысле, он покинул Россию, страну революционного эксперимента.
В 1937 году, уже в эмиграции, поэт с содроганием вспоминал послереволюционное время и тех, кто правил поистине сатанинским балом в храме русской культуры. Он болезненно переживал разрушение русской культуры.
В январе 1922 года Ходасевич написал небольшое стихотворение “Леди долго руки мыла...”, в котором сравнивает свою судьбу с судьбой леди Макбет, совершившей кровавое преступление и оттого страдающей бессонницей:
Триста лет уж вам не спится —
Мне шесть лет не спится тоже.
Сотрудничество с большевиками уже в то время осознавалось поэтом как тяжкое, даже “кровавое” преступление, нежелание продолжать участие в котором и послужило, скорее всего, причиной отъезда за границу, ставшего началом пожизненной эмиграции. Летом 1924 года в Париже он напишет стихотворение “Перед зеркалом”, в котором загадочно обмолвится:
Да, меня не пантера прыжками
На парижский чердак загнала.
Неприкаянность станет грустной спутницей эмигрантской жизни поэта. Настроение его музы становится заметно мрачнее, в ее голосе доминируют холодные и строгие ноты, ее прибежищем становятся европейские “вертепы и трущобы”. У него вырывается крик души:
Измученные ангелы мои!
Сопутники в большом и малом!
Сквозь дождь и мрак по дьявольским
кварталам Я загонял вас...
“Ночь”
Высокаяпоэзия уступила место жестокой правде, “ужасному веселью”:
Я здесь учусь ужасному веселью:
Постылый звук тех песен обретать,
Которых никогда и никакая мать
Не пропоет над колыбелью.
Страница: 1 [ 2 ] 3
