Тендряков "Хлеб для собаки" - сочинение "Тендряков. "Хлеб для собаки""
Страница: [ 1 ] 2Детство Владимира Тендрякова прошло в безрадостную эпоху послереволюционной России и сталинских
репрессий. Ужас детских воспоминаний и составил основу рассказа «Хлеб для собаки». Возможно, именно эффект
детских впечатлений помог автору столь ясно и непредвзято описать события, происходившие в небольшом
пристанционном посёлке, в котором и прошли первые годы его жизни.
А происходило там то же, что и во многих других подобных посёлках: раскулаченные «зажиточные» крестьяне,
сосланные в Сибирь и не добравшиеся до места ссылки, были брошены умирать голодной смертью в маленьком
березнячке на глазах у жителей посёлка. Взрослые старались обходить это ужасное место стороной. А дети… «Никакие
ужасы не могли заглушить нашего зверушечьего любопытства», — пишет автор. «Окаменевая от страха, брезгливости,
изнемогая от упрятанной панической жалости, мы наблюдали…». Дети наблюдали за смертью «куркулей» (так там
называли «живущих» в березнячке).
Для усиления впечатления, производимого картиной, автор прибегает к методу антитезы. Владимир Тендряков
подробно описывает ужасающую сцену смерти «куркуля», который «вставал во весь рост, обхватывал ломкими
лучистыми руками гладкий сильный ствол берёзы, прижимался к нему угловатой щекой, открывал рот, просторно
чёрный, ослепительно зубастый, собирался, наверное, крикнуть (…) проклятие, но вылетал хрип, пузырилась пена.
Обдирая кожу на костистой щеке, «бунтарь» сползал вниз по стволу и (…) затихал насовсем». В этом отрывке мы видим
противопоставление ломких, лучистых рук гладкому, сильному стволу берёзы. Подобный приём приводит к усилению
восприятия как отдельных фрагментов, так и всей картины.
Вслед за этим описанием следует философский вопрос начальника станции, по долгу службы вынужденного
следить за «куркулями»: «Что же вырастет из таких детей? Любуются смертью. Что за мир станет жить после нас? Что
за мир?..». Подобный вопрос звучит как бы от самого автора, который спустя много лет поражается тому, как он,
впечатлительный мальчик, не сошёл с ума при виде подобной сцены. Но далее он вспоминает, что ранее уже являлся
свидетелем того, как голод заставлял «опрятных» людей идти на публичные унижения. Это несколько «обмозолило» его
душу.
Обмозолило, но не настолько, чтобы остаться равнодушным к этим голодающим людям, будучи сытым. Да, он знал,
что быть сытым — это стыдно, и старался не показывать этого, но всё же тайком он выносил остатки своей еды
«куркулям». Так продолжалось некоторое время, но потом число попрошаек стало расти, а прокормить более двух
человек мальчик уже не мог. И тогда случился срыв — «излечение», как его назвал сам автор. В один день у забора его
дома собралось множество голодных. Они встали на пути возвращавшегося домой мальчика и стали просить еды. И
вдруг…
«У меня потемнело в глазах. Из меня рыдающим галопом вырвался чужой дикий голос:
— Уходите! Уходите! Сволочи! Гады! Кровопийцы! Уходите!
(…) Остальные разом потухнув, опустив руки, начали поворачиваться ко мне спинами, расползаясь без спешки,
вяло.
Страница: [ 1 ] 2
