"Гражданский подвиг Мандельштама-поэта"
Страница: 1 [ 2 ]
исталинские строки:
Мы живем, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца,
Там припомнят кремлевского горца.
Его толстые пальцы, как черви, жирны.
И слова, как пудовые гири, верны,
Тараканьи смеются усища.
И сияют его голенища.
Незащищенность, излишняя доверчивость, искренность… Мандельштам был открытой мишенью для доносчиков. 13 мая 1934 года его арестовали. Анна Ахматова, вспоминая страшное «тринадцатое », писала: «Ордер был подписан самим Ягодой. Обыск продолжался всю ночь. Искали стихи». Последовали три долгих года воронежской ссылки. Административно - командные сталинские «ножницы» щелкали теперь уже возле самого горла. Легко предположить, чем бы могла закончиться духовная пытка и физическое истощение для поэта, если бы не постоянная поддержка Надежды Яковлевны, его жены и друга, которая, не задумываясь, разделила его тяжелую участь, это о ней говорит поэт:
Твоим узким плечам под бичами краснеть,
Под бичами краснеть, на морозе гореть.
Твоим детским рукам утюги поднимать,
Утюги поднимать да веревки вязать.
Твоим нежным ногам по стеклу босиком.
По стеклу босиком за кровавым песком…
О том, что пришлось вынести ей и опальному поэту, говорит письмо Мандельштама Корнею Чуковскому: «Меня нет. Я — тень. У меня только право умереть. Меня и жену толкают на самоубийство». Почему же много лет спустя, в конце шестидесятых, Надежда Яковлевна Мандельштам назвала зиму 1936–1937 года «страшной и счастливой»? В это время поэт заканчивал работу над своей «Воронежской тетрадью», ставшей лебединой песней его творчества. Несмотря на подневольное положение, не ведая, какой новый удар готовит ему грядущее, а может быть, предчувствуя этот удар, поэт изо дня в день вел свой творческий дневник-раздумье, завершая нелегкое многолетнее создание всей своей философско-поэтической системы. Подобно Пушкину и другим великим предшественникам, О. Мандельштам писал свое поэтическое завещание «Заблудился я в небе, — что делать?»:
Не кладите же мне, не кладите
Остроласковый лавр на виски,
Лучше сердце мое разорвите
Вы на синего звона куски!
И когда я умру, отслуживши,
Всех живущих прижизненный друг,
Чтоб раздался и шире и выше
Отклик неба во всю мою грудь!
Недолго был опальный поэт на воле. Вскоре после окончания ссылки последовал новый арест. Больного, истощенного физически Мандельштама инквизиторы приговорили к пяти годам заключения. Из пересылочного лагеря под Владивостоком в октябре 1938 года, как раненая птица, долетели до оставшихся на воле последние слова поэта: «Получил 5 лет за к. р. д. по решению ОСО. Из Москвы из Бутырок этап. Выехал 9 сентября, приехал 12 октября. Здоровье очень слабое. Истощен до крайности, исхудал, неузнаваем почти, но посылать вещи, продукты и деньги — не знаю, есть ли смысл…». Посылка, отправленная женой, вернулась с пометкой: «За смертью адресата». Поэту было 47 лет.
Страница: 1 [ 2 ]
