Бабель "Конармия" - сочинение "Рассказы Бабеля из цикла «Конармии»"
Страница: [ 1 ] 2Рассказы из цикла «Конармии» начали публиковаться в 1923 году. Но создавались они уже в 1920-м. Разные по материалу, они открывали мир новый и неожиданный.
«Конармия» открывается победным рассказом «Переход через Збруч» («Начдив шесть донес о том, что Новоград-Волынск взят сегодня на рассвете…»). Но с первых же фраз на радость победы ложатся какие-то странные блики. «Поля пурпурного мака,— возвышенно начинает автор,— цветут вокруг нас, полуденный ветер играет в желтеющей ржи, девственная гречиха встает на горизонте, как стена дальнего монастыря». Кажется, природа полна радости, она обращена к человеку.
В следующей фразе сильнее звучат новые ноты — мотив отчуждающейся «от нас», отдаляющейся, уходящей, обессиленной природы: «Тихая Волынь изгибается. Волынь уходит от нас в жемчужный туман березовых рощ…», а следом — еще сильнее и определенней — «она вползает в цветистые пригорки и Ослабевшими руками путается в зарослях хмеля». Еще ослепительно светит раскаленное солнце, но уже кажется, что это «оранжевое солнце катится по небу, как отрубленная голова», и «нежный свет», который «загорается в ущельях туч», уже не может снять тревожного беспокойства, потому что не просто закат, а «штандарты заката веют над нашими головами…». Картина победы на глазах приобретает непривычную жесткость. И когда вслед за «штандартами заката» автор напишет короткую фразу: «Запах вчерашней крови и убитых лошадей каплет в вечернюю прохладу»,— этой метафорой он если не опрокинет, то, во всяком случае, сильно осложнит свой первоначальный торжествующий запев. Все это подготавливает финал, где в горячечном сне рассказчику видятся схватки и пули, а наяву спящий сосед-еврей оказывается мертвым, зверски зарезанным поляками стариком. Так же сложна отражающая драматизм авторского мировосприятия художественная ткань и других новелл «Конармии».
* …Когда «начдив шесть» Савицкий узнает, что Лютов — «грамотный», «кандидат прав Петербургского университета», когда он кричит ему: «Ты из киндербальзамов… и очки на носу», когда, смеясь, восклицает: «Шлют вас, не спросясь, а тут режут за очки»,— он ведет себя так, как только и может вести себя человек, за которым стоит веками копившаяся классовая ненависть («Мой первый гусь»). Но когда победа была, казалось, одержана, когда казаки говорят: «Парень нам подходящий» и Лютов, торжествуя, читает ленинскую речь, его победа ощущается все-таки как странная, как относительная победа. «…Мы спали шестеро там, согреваясь друг от друга,— заканчивает Бабель рассказ,— с перепутанными ногами, под дырявой крышей, пропускавшей звезды. Я видел сны и женщин во сне, и только сердце мое, обагренное убийством, скрипело и текло».
Перед нами — нерасторжимое единство патетики и скорби, лирики и иронии, любви и ненависти. В рассказе «Смерть Долгушова» рассказчик сам себе кажется гуманным человеком — не может он добить умирающего. «Афоня,— сказал я с жалкой улыбкой и подъехал к казаку,— а я вот не смог», и эта «жалкая улыбка» в сцене, где вот-вот «наскочит шляхта — насмешку сделает», выглядит как слабодушие.
Страница: [ 1 ] 2
