"Сложности восприятия эпической прозы и стихотворного романа на примере творчества Пушкина"
Страница: [ 1 ] 2 3
«Кавказский пленник» пространственно построен сложнее «Руслана и Людмилы». В поэме множество самодовлеющих, фрагментарно выделенных лирических, описательных, комментирующих мест: посвящение, нравы горцев, черкесская песня, эпилог, примечания и др. Все это кусочное пространство воспринимается как бы на периферии поэмы, образуя в совокупности чисто авторский, внефабульный план. Однако в фабульном центре поэмы, в мире героев, автор и пленник смешивались до неразличимости, так как романтическая поэма, в отличие от шутливо-сказочной, позволяла, по словам Ю.В. Манна, «одновременно вести рассказ о себе и об объективном герое». Плотная сомкнутость миров автора и героя не допускает их автономности, и дистанция между лирическим и эпическим центрами в главной пространственной зоне поэмы столь мала, что эллиптическая структура может быть принята за круговую. В «Кавказском пленнике» автору невозможно взирать на героев как бы из зрительного зала. Зато автор в «Руслане и Людмиле», глядя на битву Руслана с Рогдаем, естественно восклицает:
* Бери свой быстрый карандаш,
* Рисуй, Орловский, ночь и сечу!
Здесь, безусловно, взгляд со стороны. Однако размежевание лиро-эпического пространства в «Руслане и Людмиле» в восприятии читателей, как уже было замечено, дает ограниченный эффект: текст поэмы признается единоцелостным. Не то в «Кавказском пленнике». Тесная совмещенность автора и героя в слитном лиро-эпическом пространстве воспринимается как отсутствие единства. Разумеется, в этом случае нельзя не учитывать влияния разбегающихся фрагментов авторского пространства на периферии. «Неопределенность в целом и подробная отчетливость в частях», – так выразил пространственное переживание поэмы Иван Киреевский. Он же считал, что «все описания черкесов, их образа жизни, обычаев, игр бесполезно останавливают действие, разрывают нить интереса и не вяжутся с тоном целой поэмы», что она «имеет не одно, но два содержания». Мысли Киреевского много позже повторил Г.А. Гуковский, мотивируя их, правда, прорастанием реализма в романтизме: «Субъективистская система Байрона уже взрывалась изнутри объективным изображением этнографического материала, описанием жизни кавказских героев и объективным пейзажем». В свете того, что затем будет именоваться реализмом, здесь, пожалуй, все очевидно, но в аспекте пространства «Кавказский пленник» столько же опирается на лиризм, как и на описательность.
В «Евгении Онегине» миры автора и героев не разведены, как в «Руслане и Людмиле», но и не вторгаются друг в друга до неразличимости, как в «Кавказском пленнике», применительно к фабульному плану. Дистанция между центрами двух миров в нашей эллиптической схеме тяготеет к оптимальности, взаиморасположение пространств органично и уравновешенно, они не заслоняют друг друга, фронтально развертываясь к читателю. Во взаимодействии пространств автора и героев романа в стихах нет ни натянутого напряжения, ни чрезмерной втиснутости, и в этом смысле они максимально жизненны, если иметь в видуматематическую игру Конвея «Жизнь», где группу фишек, передвигающихся по разграфленной поверхности, настигает остановленность «смерти» в случаях чрезмерного рассеяния, стесненности или зацикленности.
Страница: [ 1 ] 2 3
